Немножко лирики
- Thread starter Verty
- Start date
Verty
Caretaker - 29 Level
САТОРИ
...И мы выбирали - когда случимся там, на Земле, обретая тело, и Бог смеялся - светло, лучисто и провожал нас - святых и чистых, и мы покидали его пределы, и мы рождались, почти не помня, и подрастали, уже не зная, что все пришли из его ладоней, что мы сейчас не плывем, а тонем, и где-то ждет нас ладья резная, и мы играли - взахлеб, как дети, смеялись, плакали - все по кругу, мы шли по этой чужой планете, и день был радостен, свеж и светел - и мы встречали тогда друг друга, и нам казалось, что мы знакомы - гораздо раньше, сильней и дольше, и в каждом светится часть другого, и снилось - в облаке васильковом мы просто капли в Его ладошке, и снилось - нас отпускают в утро, чтоб мы, пройдя этот путь, вернулись, и все течет - неизменно, мудро, и мы обязаны всем кому-то, кого забыли, когда проснулись. И день за днем мы идем по следу, мы просим зрелищ, любви, участья, мы войны тьмы и адепты света, и каждый думает, что за это он наконец-то получит счастье. А мир не делится и не бьется, и дуализм - всего лишь шутка, и если вспомнить, то все дается, и в нас заложены тьма и солнце, рассвет и сумерки - в промежутках, нам все дано - испытать на прочность, найти ответы, открыть законы - мы сами выбрали - это точно, и Бог лукаво сказал - "как хочешь", сгущая атомы и нейтроны. И мы хотели - страдать и верить, по локоть - в кровь, по колено - в море, и после ран, катастроф, истерик, однажды выйдя на сонный берег, мы получали свое сатори. И Бог смеялся - светло и звонко, и мы смеялись, каноны руша, а мир - программа, игра - и только, и рядом истины нет - поскольку она заложена в наших душах.
Кот Басё
...И мы выбирали - когда случимся там, на Земле, обретая тело, и Бог смеялся - светло, лучисто и провожал нас - святых и чистых, и мы покидали его пределы, и мы рождались, почти не помня, и подрастали, уже не зная, что все пришли из его ладоней, что мы сейчас не плывем, а тонем, и где-то ждет нас ладья резная, и мы играли - взахлеб, как дети, смеялись, плакали - все по кругу, мы шли по этой чужой планете, и день был радостен, свеж и светел - и мы встречали тогда друг друга, и нам казалось, что мы знакомы - гораздо раньше, сильней и дольше, и в каждом светится часть другого, и снилось - в облаке васильковом мы просто капли в Его ладошке, и снилось - нас отпускают в утро, чтоб мы, пройдя этот путь, вернулись, и все течет - неизменно, мудро, и мы обязаны всем кому-то, кого забыли, когда проснулись. И день за днем мы идем по следу, мы просим зрелищ, любви, участья, мы войны тьмы и адепты света, и каждый думает, что за это он наконец-то получит счастье. А мир не делится и не бьется, и дуализм - всего лишь шутка, и если вспомнить, то все дается, и в нас заложены тьма и солнце, рассвет и сумерки - в промежутках, нам все дано - испытать на прочность, найти ответы, открыть законы - мы сами выбрали - это точно, и Бог лукаво сказал - "как хочешь", сгущая атомы и нейтроны. И мы хотели - страдать и верить, по локоть - в кровь, по колено - в море, и после ран, катастроф, истерик, однажды выйдя на сонный берег, мы получали свое сатори. И Бог смеялся - светло и звонко, и мы смеялись, каноны руша, а мир - программа, игра - и только, и рядом истины нет - поскольку она заложена в наших душах.
Кот Басё
Холмы
Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.
Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.
Машины ехали в центре
к бане по трем мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жжужал.
Трава была там примята,
где сидели они всегда.
Повсюду черные пятна --
оставила их еда.
Коровы всегда это место
вытирали своим языком.
Всем это было известно,
но они не знали о том.
Окурки, спичка и вилка
прикрыты были песком.
Чернела вдали бутылка,
отброшенная носком.
Заслышав едва мычанье,
они спускались к кустам
и расходились в молчаньи --
как и сидели там.
___
По разным склонам спускались,
случалось боком ступать.
Кусты перед ними смыкались
и расступались опять.
Скользили в траве ботинки,
меж камней блестела вода.
Один достигал тропинки,
другой в тот же миг пруда.
Был вечер нескольких свадеб
(кажется, было две).
Десяток рубах и платьев
маячил внизу в траве.
Уже закат унимался
и тучи к себе манил.
Пар от земли поднимался,
а колокол все звонил.
Один, кряхтя, спотыкаясь,
другой, сигаретой дымя --
в тот вечер они спускались
по разным склонам холма.
Спускались по разным склонам,
пространство росло меж них.
Но страшный, одновременно
воздух потряс их крик.
Внезапно кусты распахнулись,
кусты распахнулись вдруг.
Как будто они проснулись,
а сон их был полон мук.
Кусты распахнулись с воем,
как будто раскрылась земля.
Пред каждым возникли двое,
железом в руках шевеля.
Один топором был встречен,
и кровь потекла по часам,
другой от разрыва сердца
умер мгновенно сам.
Убийцы тащили их в рощу
(по рукам их струилась кровь)
и бросили в пруд заросший.
И там они встретились вновь.
___
Еще пробирались на ощупь
к местам за столом женихи,
а страшную весть на площадь
уже принесли пастухи.
Вечерней зарей сияли
стада густых облаков.
Коровы в кустах стояли
и жадно лизали кровь.
Электрик бежал по склону
и шурин за ним в кустах.
Невеста внизу обозленно
стояла одна в цветах.
Старуха, укрытая пледом,
крутила пред ней тесьму,
а пьяная свадьба следом
за ними неслась к холму.
Сучья под ними трещали,
они неслись, как в бреду.
Коровы в кустах мычали
и быстро спускались к пруду.
И вдруг все увидели ясно
(царила вокруг жара):
чернела в зеленой ряске,
как дверь в темноту, дыра.
___
Кто их оттуда поднимет,
достанет со дна пруда?
Смерть, как вода над ними,
в желудках у них вода.
Смерть уже в каждом слове,
в стебле, обвившем жердь.
Смерть в зализанной крови,
в каждой корове смерть.
Смерть в погоне напрасной
(будто ищут воров).
Будет отныне красным
млеко этих коров.
В красном, красном вагоне
с красных, красных путей,
в красном, красном бидоне --
красных поить детей.
Смерть в голосах и взорах.
Смертью полн воротник. --
Так им заплатит город:
смерть тяжела для них.
Нужно поднять их, поднять бы.
Но как превозмочь тоску:
если убийство в день свадьбы,
красным быть молоку.
___
Смерть -- не скелет кошмарный
с длинной косой в росе.
Смерть -- это тот кустарник,
в котором стоим мы все.
Это не плач похоронный,
а также не черный бант.
Смерть -- это крик вороний,
черный -- на красный банк.
Смерть -- это все машины,
это тюрьма и сад.
Смерть -- это все мужчины,
галстуки их висят.
Смерть -- это стекла в бане,
в церкви, в домах -- подряд!
Смерть -- это все, что с нами --
ибо они -- не узрят.
Смерть -- это наши силы,
это наш труд и пот.
Смерть -- это наши жилы,
наша душа и плоть.
Мы больше на холм не выйдем,
в наших домах огни.
Это не мы их не видим --
нас не видят они.
___
Розы, герань, гиацинты,
пионы, сирень, ирис --
на страшный их гроб из цинка --
розы, герань, нарцисс,
лилии, словно из басмы,
запах их прян и дик,
левкой, орхидеи, астры,
розы и сноп гвоздик.
Прошу отнести их к брегу,
вверить их небесам.
В реку их бросить, в реку,
она понесет к лесам.
К черным лесным протокам,
к темным лесным домам,
к мертвым полесским топям,
вдаль -- к балтийским холмам.
___
Холмы -- это наша юность,
гоним ее, не узнав.
Холмы -- это сотни улиц,
холмы -- это сонм канав.
Холмы -- это боль и гордость.
Холмы -- это край земли.
Чем выше на них восходишь,
тем больше их видишь вдали.
Холмы -- это наши страданья.
Холмы -- это наша любовь.
Холмы -- это крик, рыданье,
уходят, приходят вновь.
Свет и безмерность боли,
наша тоска и страх,
наши мечты и горе,
все это -- в их кустах.
Холмы -- это вечная слава.
Ставят всегда напоказ
на наши страданья право.
Холмы -- это выше нас.
Всегда видны их вершины,
видны средь кромешной тьмы.
Присно, вчера и ныне
по склону движемся мы.
Смерть -- это только равнины.
Жизнь -- холмы, холмы.
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.
Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.
Машины ехали в центре
к бане по трем мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жжужал.
Трава была там примята,
где сидели они всегда.
Повсюду черные пятна --
оставила их еда.
Коровы всегда это место
вытирали своим языком.
Всем это было известно,
но они не знали о том.
Окурки, спичка и вилка
прикрыты были песком.
Чернела вдали бутылка,
отброшенная носком.
Заслышав едва мычанье,
они спускались к кустам
и расходились в молчаньи --
как и сидели там.
___
По разным склонам спускались,
случалось боком ступать.
Кусты перед ними смыкались
и расступались опять.
Скользили в траве ботинки,
меж камней блестела вода.
Один достигал тропинки,
другой в тот же миг пруда.
Был вечер нескольких свадеб
(кажется, было две).
Десяток рубах и платьев
маячил внизу в траве.
Уже закат унимался
и тучи к себе манил.
Пар от земли поднимался,
а колокол все звонил.
Один, кряхтя, спотыкаясь,
другой, сигаретой дымя --
в тот вечер они спускались
по разным склонам холма.
Спускались по разным склонам,
пространство росло меж них.
Но страшный, одновременно
воздух потряс их крик.
Внезапно кусты распахнулись,
кусты распахнулись вдруг.
Как будто они проснулись,
а сон их был полон мук.
Кусты распахнулись с воем,
как будто раскрылась земля.
Пред каждым возникли двое,
железом в руках шевеля.
Один топором был встречен,
и кровь потекла по часам,
другой от разрыва сердца
умер мгновенно сам.
Убийцы тащили их в рощу
(по рукам их струилась кровь)
и бросили в пруд заросший.
И там они встретились вновь.
___
Еще пробирались на ощупь
к местам за столом женихи,
а страшную весть на площадь
уже принесли пастухи.
Вечерней зарей сияли
стада густых облаков.
Коровы в кустах стояли
и жадно лизали кровь.
Электрик бежал по склону
и шурин за ним в кустах.
Невеста внизу обозленно
стояла одна в цветах.
Старуха, укрытая пледом,
крутила пред ней тесьму,
а пьяная свадьба следом
за ними неслась к холму.
Сучья под ними трещали,
они неслись, как в бреду.
Коровы в кустах мычали
и быстро спускались к пруду.
И вдруг все увидели ясно
(царила вокруг жара):
чернела в зеленой ряске,
как дверь в темноту, дыра.
___
Кто их оттуда поднимет,
достанет со дна пруда?
Смерть, как вода над ними,
в желудках у них вода.
Смерть уже в каждом слове,
в стебле, обвившем жердь.
Смерть в зализанной крови,
в каждой корове смерть.
Смерть в погоне напрасной
(будто ищут воров).
Будет отныне красным
млеко этих коров.
В красном, красном вагоне
с красных, красных путей,
в красном, красном бидоне --
красных поить детей.
Смерть в голосах и взорах.
Смертью полн воротник. --
Так им заплатит город:
смерть тяжела для них.
Нужно поднять их, поднять бы.
Но как превозмочь тоску:
если убийство в день свадьбы,
красным быть молоку.
___
Смерть -- не скелет кошмарный
с длинной косой в росе.
Смерть -- это тот кустарник,
в котором стоим мы все.
Это не плач похоронный,
а также не черный бант.
Смерть -- это крик вороний,
черный -- на красный банк.
Смерть -- это все машины,
это тюрьма и сад.
Смерть -- это все мужчины,
галстуки их висят.
Смерть -- это стекла в бане,
в церкви, в домах -- подряд!
Смерть -- это все, что с нами --
ибо они -- не узрят.
Смерть -- это наши силы,
это наш труд и пот.
Смерть -- это наши жилы,
наша душа и плоть.
Мы больше на холм не выйдем,
в наших домах огни.
Это не мы их не видим --
нас не видят они.
___
Розы, герань, гиацинты,
пионы, сирень, ирис --
на страшный их гроб из цинка --
розы, герань, нарцисс,
лилии, словно из басмы,
запах их прян и дик,
левкой, орхидеи, астры,
розы и сноп гвоздик.
Прошу отнести их к брегу,
вверить их небесам.
В реку их бросить, в реку,
она понесет к лесам.
К черным лесным протокам,
к темным лесным домам,
к мертвым полесским топям,
вдаль -- к балтийским холмам.
___
Холмы -- это наша юность,
гоним ее, не узнав.
Холмы -- это сотни улиц,
холмы -- это сонм канав.
Холмы -- это боль и гордость.
Холмы -- это край земли.
Чем выше на них восходишь,
тем больше их видишь вдали.
Холмы -- это наши страданья.
Холмы -- это наша любовь.
Холмы -- это крик, рыданье,
уходят, приходят вновь.
Свет и безмерность боли,
наша тоска и страх,
наши мечты и горе,
все это -- в их кустах.
Холмы -- это вечная слава.
Ставят всегда напоказ
на наши страданья право.
Холмы -- это выше нас.
Всегда видны их вершины,
видны средь кромешной тьмы.
Присно, вчера и ныне
по склону движемся мы.
Смерть -- это только равнины.
Жизнь -- холмы, холмы.
Иосиф Бродский (1962)
Last edited:
“Alone”
Related Poem Content Details
BY EDGAR ALLAN POE
From childhood’s hour I have not been
As others were—I have not seen
As others saw—I could not bring
My passions from a common spring—
From the same source I have not taken
My sorrow—I could not awaken
My heart to joy at the same tone—
And all I lov’d—I lov’d alone—
Then—in my childhood—in the dawn
Of a most stormy life—was drawn
From ev’ry depth of good and ill
The mystery which binds me still—
From the torrent, or the fountain—
From the red cliff of the mountain—
From the su n that ’round me roll’d
In its autumn tint of gold—
From the lightning in the sky
As it pass’d me flying by—
From the thunder, and the storm—
And the cloud that took the form
(When the rest of Heaven was blue)
Of a demon in my view—
Related Poem Content Details
BY EDGAR ALLAN POE
From childhood’s hour I have not been
As others were—I have not seen
As others saw—I could not bring
My passions from a common spring—
From the same source I have not taken
My sorrow—I could not awaken
My heart to joy at the same tone—
And all I lov’d—I lov’d alone—
Then—in my childhood—in the dawn
Of a most stormy life—was drawn
From ev’ry depth of good and ill
The mystery which binds me still—
From the torrent, or the fountain—
From the red cliff of the mountain—
From the su n that ’round me roll’d
In its autumn tint of gold—
From the lightning in the sky
As it pass’d me flying by—
From the thunder, and the storm—
And the cloud that took the form
(When the rest of Heaven was blue)
Of a demon in my view—
Мой голос тих. Я отыскал слова,
Равновеликие холодному молчанью.
Слова мертвы. Моя душа мертва.
Я не ищу пред небом оправданья.
Над опьянённой ливнями Землей
Агат Луны, томительно туманен,
На тонком и мерцающем аркане
Полночный ветер водит за собой...
Я, как дитя, играю пустотой,
Струящейся за каждою чертой,
За каждой гранью зримого пространства.
Я отворил в себе исток игры.
Я властен жечь и созидать миры.
Я различил в движенье постоянство.
© С. Калугин
=================================================
Дмитрий Быков "Одиннадцатая заповедь"
Опережай в игре на четверть хода,
На полный ход, на шаг, на полшага,
В мороз укройся рубищем юрода,
Роскошной жертвой превзойди врага,
Грозят тюрьмой - просись на гильотину,
Грозят изгнаньем - загодя беги,
Дай два рубля просящему полтину
И скинь ему вдогонку сапоги,
Превысь предел, спасись от ливня в море,
От вшей - в окопе. Гонят за Можай -
В Норильск езжай. В мучении, в позоре,
В безумии - во всем опережай.
Я не просил бы многого. Всего-то -
За час до немоты окончить речь,
Разрушить дом за сутки до налета,
За миг до наводнения - поджечь,
Проститься с девкой, прежде чем изменит,
Поскольку девка - то же, что страна,
И раньше, чем страна меня оценит,
Понять, что я не лучше, чем она;
Расквасить нос, покуда враг не тронет,
Раздать запас, покуда не крадут,
Из всех гостей уйти, пока не гонят,
И умереть, когда за мной придут.
Равновеликие холодному молчанью.
Слова мертвы. Моя душа мертва.
Я не ищу пред небом оправданья.
Над опьянённой ливнями Землей
Агат Луны, томительно туманен,
На тонком и мерцающем аркане
Полночный ветер водит за собой...
Я, как дитя, играю пустотой,
Струящейся за каждою чертой,
За каждой гранью зримого пространства.
Я отворил в себе исток игры.
Я властен жечь и созидать миры.
Я различил в движенье постоянство.
© С. Калугин
=================================================
Дмитрий Быков "Одиннадцатая заповедь"
Опережай в игре на четверть хода,
На полный ход, на шаг, на полшага,
В мороз укройся рубищем юрода,
Роскошной жертвой превзойди врага,
Грозят тюрьмой - просись на гильотину,
Грозят изгнаньем - загодя беги,
Дай два рубля просящему полтину
И скинь ему вдогонку сапоги,
Превысь предел, спасись от ливня в море,
От вшей - в окопе. Гонят за Можай -
В Норильск езжай. В мучении, в позоре,
В безумии - во всем опережай.
Я не просил бы многого. Всего-то -
За час до немоты окончить речь,
Разрушить дом за сутки до налета,
За миг до наводнения - поджечь,
Проститься с девкой, прежде чем изменит,
Поскольку девка - то же, что страна,
И раньше, чем страна меня оценит,
Понять, что я не лучше, чем она;
Расквасить нос, покуда враг не тронет,
Раздать запас, покуда не крадут,
Из всех гостей уйти, пока не гонят,
И умереть, когда за мной придут.
Медуза Горгона
Очередной календарь похудел,
Серых дней тут ведётся подсчёт.
Он манит людей и пугает их так,
Что кровь отливает от щёк.
Здесь не ценят, когда шепчет штиль о своём,
Когда рядом есть чьё-то плечо.
Тут не один окаменел исполин,
Обрастал ядовитым плющом.
Время течёт как река, люди тонут в пороках,
В новых привычках, страстях,
Они смотрят так смело в глаза,
Строят новое царство на белых костях.
Камнем в душе оседает печаль,
И тут стольким метаться поздняк,
Грусть бытия снова давит на сердце,
Им надоедает мирская возня.
И я бы кричал рядом с ними,
Бессмысленно вторя этому гомону птиц,
Но поменял сокровище мира
На два сапфира в пушистой оправе ресниц.
Люди лезут на трон без конца,
Хотят быть наверху и твердят: «Это жизнь».
Лёгкий бриз, но ты не торопись,
Тут ведь столько заблудших камнями попадали вниз.
Опять поменяли отраву на выгоду,
Здесь царит слепота, не добраться до выхода,
Битвы за титулы, люди тут замерли каменным идолом.
В плену установок, что снова засели
И правят опять где-то там глубоко.
Тут не скажут тебе, что в себе укрощённый дракон –
Это гибель надежды врагов.
Очередной календарь похудел,
Снова новый идол поведёт каменное войско,
Заструятся слёзы будто фестоны воска.
Потерянные души, тысячи вопросов
Посылали в молчаливый космос.
Они не знают, что хотят, не знают куда идут,
Наполняют ладони – получают пустоту.
То, что они считали крыльями, стало гирями тут.
Так мало осталось тепла,
Лижут словно голодные волны холодные камни.
Черствеют сердца, и дорога встречает уроками,
Битым стеклом под ногами, шипами.
Что жалят нас исподтишка,
Будто тут идёт спор, кто упрямей.
Мы закрываем глаза, оставляя всё больше
Следов на запятнанной карме.
Серых дней тут ведётся подсчёт.
Он манит людей и пугает их так,
Что кровь отливает от щёк.
Здесь не ценят, когда шепчет штиль о своём,
Когда рядом есть чьё-то плечо.
Тут не один окаменел исполин,
Обрастал ядовитым плющом.
Время течёт как река, люди тонут в пороках,
В новых привычках, страстях,
Они смотрят так смело в глаза,
Строят новое царство на белых костях.
Камнем в душе оседает печаль,
И тут стольким метаться поздняк,
Грусть бытия снова давит на сердце,
Им надоедает мирская возня.
И я бы кричал рядом с ними,
Бессмысленно вторя этому гомону птиц,
Но поменял сокровище мира
На два сапфира в пушистой оправе ресниц.
Люди лезут на трон без конца,
Хотят быть наверху и твердят: «Это жизнь».
Лёгкий бриз, но ты не торопись,
Тут ведь столько заблудших камнями попадали вниз.
Опять поменяли отраву на выгоду,
Здесь царит слепота, не добраться до выхода,
Битвы за титулы, люди тут замерли каменным идолом.
В плену установок, что снова засели
И правят опять где-то там глубоко.
Тут не скажут тебе, что в себе укрощённый дракон –
Это гибель надежды врагов.
Очередной календарь похудел,
Снова новый идол поведёт каменное войско,
Заструятся слёзы будто фестоны воска.
Потерянные души, тысячи вопросов
Посылали в молчаливый космос.
Они не знают, что хотят, не знают куда идут,
Наполняют ладони – получают пустоту.
То, что они считали крыльями, стало гирями тут.
Так мало осталось тепла,
Лижут словно голодные волны холодные камни.
Черствеют сердца, и дорога встречает уроками,
Битым стеклом под ногами, шипами.
Что жалят нас исподтишка,
Будто тут идёт спор, кто упрямей.
Мы закрываем глаза, оставляя всё больше
Следов на запятнанной карме.
© Сергей Серов
Verty
Caretaker - 29 Level
Тропинка,в травах пропадая,
пригрелась на земной груди.
Вначале бабушка седая
мне повстречалась на пути.
Я отступила-разминуться,
она прошла,замедлив шаг...
Мне до нее-еще тянуться,
ей до меня-уже никак!
Мы оглянулись,как по знаку,
согласно,словно два крыла.
Я посмотреть-какою стану.
Она-взглянуть,какой была.
Потом навстречу мне-девчонка,
бегом,коленки заголив.
За ней струился тонко-тонко
Какой-то простенький мотив.
Наружу радость-как на блюдце,
печаль пока что- в тайниках...
Ей до меня- еще тянуться,
мне до нее-уже никак!
Она беспечно улыбнулась,
ничуть о жизни не скорбя.
А я еще раз обернулась
на позабытую себя.
пригрелась на земной груди.
Вначале бабушка седая
мне повстречалась на пути.
Я отступила-разминуться,
она прошла,замедлив шаг...
Мне до нее-еще тянуться,
ей до меня-уже никак!
Мы оглянулись,как по знаку,
согласно,словно два крыла.
Я посмотреть-какою стану.
Она-взглянуть,какой была.
Потом навстречу мне-девчонка,
бегом,коленки заголив.
За ней струился тонко-тонко
Какой-то простенький мотив.
Наружу радость-как на блюдце,
печаль пока что- в тайниках...
Ей до меня- еще тянуться,
мне до нее-уже никак!
Она беспечно улыбнулась,
ничуть о жизни не скорбя.
А я еще раз обернулась
на позабытую себя.
Gaia~
First Messages - 8 Level
ЭТОТ СЛОЖНЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК
Перед нами стол.
На столе стакан и вилка.
Что они делают? Стакан стоит, а вилка лежит.
Если мы воткнем вилку в столешницу, вилка будет стоять. Т.е. стоят вертикальные предметы, а лежат горизонтальные?
Добавляем на стол тарелку и сковороду.
Они вроде как горизонтальные, но на столе стоят.
Теперь положим тарелку в сковородку. Там она лежит, а ведь на столе стояла. Может быть, стоят предметы готовые к использованию? Нет, вилка-то готова была, когда лежала.
Теперь на стол залезает кошка.
Она может стоять, сидеть и лежать.
Если в плане стояния и лежания она как-то лезет в логику «вертикальный-горизонтальный» , то сидение – это новое свойство. Сидит она на попе.
Теперь на стол села птичка.
Она на столе сидит, но сидит на ногах, а не на попе. Хотя вроде бы должна стоять. Но стоять она не может вовсе. Но если мы убьём бедную птичку и сделаем чучело, оно будет на столе стоять.
Может показаться, что сидение – атрибут живого, но сапог на ноге тоже сидит, хотя он не живой и не имеет попы. Так что, поди ж пойми, что стоит, что лежит, а что сидит.
А мы ещё удивляемся, что иностранцы считают наш язык сложным и сравнивают с китайским.
Из просторов интернета (перепостов было много, посему источник не указываю)
Перед нами стол.
На столе стакан и вилка.
Что они делают? Стакан стоит, а вилка лежит.
Если мы воткнем вилку в столешницу, вилка будет стоять. Т.е. стоят вертикальные предметы, а лежат горизонтальные?
Добавляем на стол тарелку и сковороду.
Они вроде как горизонтальные, но на столе стоят.
Теперь положим тарелку в сковородку. Там она лежит, а ведь на столе стояла. Может быть, стоят предметы готовые к использованию? Нет, вилка-то готова была, когда лежала.
Теперь на стол залезает кошка.
Она может стоять, сидеть и лежать.
Если в плане стояния и лежания она как-то лезет в логику «вертикальный-горизонтальный» , то сидение – это новое свойство. Сидит она на попе.
Теперь на стол села птичка.
Она на столе сидит, но сидит на ногах, а не на попе. Хотя вроде бы должна стоять. Но стоять она не может вовсе. Но если мы убьём бедную птичку и сделаем чучело, оно будет на столе стоять.
Может показаться, что сидение – атрибут живого, но сапог на ноге тоже сидит, хотя он не живой и не имеет попы. Так что, поди ж пойми, что стоит, что лежит, а что сидит.
А мы ещё удивляемся, что иностранцы считают наш язык сложным и сравнивают с китайским.
Из просторов интернета (перепостов было много, посему источник не указываю)
Пусто в сердце моем, как в покинутом доме.
На стекле запотевшем, на древе, на камне,
На снегу, на песке, на раскрытой ладони
Я рисую заветную руну Беркана.
Эту руну пишу синевою весенней,
Белизною берез, чистотою Байкала
Я прошу у богов: дайте мне возрожденье,
Дай мне новые силы для жизни, Беркана!
Сквозь золу пробиваются новые травы,
Их весеннее солнце, как прежде, согреет.
Если правда в тебе бродит кровь скандинавов,
Ты не можешь не слышать веления Фрейи.
И взломают потоки свой панцирь хрустальный,
И ветра запоют висы вещего скальда.
Если сердце твое не из льда, не из стали,
Ты вернешься ко мне с возвращением Бальдра.
Пусть окажется путь твой обратный короче.
Успокоится сердце, затянутся раны...
Если б знал ты, как в сердце моем кровоточит
Бесполезной надеждою руна Беркана!
(автор - Лориэль)
На стекле запотевшем, на древе, на камне,
На снегу, на песке, на раскрытой ладони
Я рисую заветную руну Беркана.
Эту руну пишу синевою весенней,
Белизною берез, чистотою Байкала
Я прошу у богов: дайте мне возрожденье,
Дай мне новые силы для жизни, Беркана!
Сквозь золу пробиваются новые травы,
Их весеннее солнце, как прежде, согреет.
Если правда в тебе бродит кровь скандинавов,
Ты не можешь не слышать веления Фрейи.
И взломают потоки свой панцирь хрустальный,
И ветра запоют висы вещего скальда.
Если сердце твое не из льда, не из стали,
Ты вернешься ко мне с возвращением Бальдра.
Пусть окажется путь твой обратный короче.
Успокоится сердце, затянутся раны...
Если б знал ты, как в сердце моем кровоточит
Бесполезной надеждою руна Беркана!
(автор - Лориэль)
Уроборос
Мы все там же, где отсыревший камень домов, прибитая пыль дорог.
Над нами молчит океан, в нем за горизонт плывут медузы облаков.
Золотым клинком опять новый день порвет покрывало звезд.
Упавшая цифра на бок стала змеей, что кусает свой хвост.
Уроборос. Люди стали муражками, что бегут вдоль его хребта;
Их душит костлявыми пальцами страх, когда бьет по ушам тишина.
Разбросала в пыльных углах сознания хлам стоустая молва.
Под сводами черепа звон, каждый шаг наугад, и от этого одна тошнота.
Это есть везде здесь. Продолжается бег, мы тащим на плечах свой крест,
Но давит сильней Эвересты проблем жизнь, прах и тлен, и уже сил нет
Плестись в никуда по рыхлой крутизне. Сил нет носить под скрежет цепей
Белые шрамы от быстрых плетей на костлявой спине.
Этого змея не накормить. Зерна истины он уронил в шелуху болтовни.
Он не устал повторять изгибы подземной реки.
Стал символом вечной борьбы. Ведь люди порой, тут,
Способны меняться только под пяткой судьбы.
На плечи легла Сенектута, и сердце устало выплевывать кровь.
Кто-то успел посадить семена, но больше тут тех, кто наломал дров.
Гость нескончаемых троп вечным Танталом преследует цель, отбывает тут срок;
Пока он не истек, мы в надежде урвать из кармана судьбы свой кусок.
Я вижу, как здесь рубят сук на котором сидят, не держат тут руку на пульсе.
В омуте споров потонут опять крокодилы филосовских дискуссий.
Праздник на фоне предсмертных конвульсий.
Осколками вцепятся в сердце тут горы разбитых иллюзий!
Скажет слепой, что врага он увидел легко, издалека;
Самый маленький карлик на каждом шагу снова будет кричать, что он великан!
Здесь кичатся тем, что летят в облаках, но на деле достать бы им до потолка.
Вчера было все на ладони, сегодня опять в кулаке крошится пустота...
Над нами молчит океан, в нем за горизонт плывут медузы облаков.
Золотым клинком опять новый день порвет покрывало звезд.
Упавшая цифра на бок стала змеей, что кусает свой хвост.
Уроборос. Люди стали муражками, что бегут вдоль его хребта;
Их душит костлявыми пальцами страх, когда бьет по ушам тишина.
Разбросала в пыльных углах сознания хлам стоустая молва.
Под сводами черепа звон, каждый шаг наугад, и от этого одна тошнота.
Это есть везде здесь. Продолжается бег, мы тащим на плечах свой крест,
Но давит сильней Эвересты проблем жизнь, прах и тлен, и уже сил нет
Плестись в никуда по рыхлой крутизне. Сил нет носить под скрежет цепей
Белые шрамы от быстрых плетей на костлявой спине.
Этого змея не накормить. Зерна истины он уронил в шелуху болтовни.
Он не устал повторять изгибы подземной реки.
Стал символом вечной борьбы. Ведь люди порой, тут,
Способны меняться только под пяткой судьбы.
На плечи легла Сенектута, и сердце устало выплевывать кровь.
Кто-то успел посадить семена, но больше тут тех, кто наломал дров.
Гость нескончаемых троп вечным Танталом преследует цель, отбывает тут срок;
Пока он не истек, мы в надежде урвать из кармана судьбы свой кусок.
Я вижу, как здесь рубят сук на котором сидят, не держат тут руку на пульсе.
В омуте споров потонут опять крокодилы филосовских дискуссий.
Праздник на фоне предсмертных конвульсий.
Осколками вцепятся в сердце тут горы разбитых иллюзий!
Скажет слепой, что врага он увидел легко, издалека;
Самый маленький карлик на каждом шагу снова будет кричать, что он великан!
Здесь кичатся тем, что летят в облаках, но на деле достать бы им до потолка.
Вчера было все на ладони, сегодня опять в кулаке крошится пустота...
© Сергей Серов
Verty
Caretaker - 29 Level
Пора, пожалуй, считать обновки – мой год коснулся меня крылом: четыре новых татуировки, один несросшийся перелом. Десяток вымученных историй, в песке оставленные следы. Два горизонта, парное море, чужие женщины у воды. Негромкий голос, неровный почерк, неуспокоенная душа. Одна любовь, от которой, впрочем, нам не останется ни гроша. Все получилось, к чему лукавить, давно задуманное сбылось. Вода по капле точила камень, пронзала сердце, ломала кость. Вернулась сила, сдалась природа – увидеть небо, в себя принять. И я стою на пороге года, так непохожего на меня. О чем подумать, кого представить, что загадать, открывая дверь? Господь меняет нас всех местами, уснула птица - проснулся зверь. Большие планы, живые цели, другие спальни и города.
Мы разорвали такие цепи, что не смыкаются никогда.
Мы разорвали такие цепи, что не смыкаются никогда.
Фэнтези.нет
Caretaker - 20 Level
Ребят от себя стих сочинил, не судите строго.
Больной сектант ездит на бракованных пробитых колесах с летающими тарелками под звуки лунного пердежа со сломанными дверьми, засранными окнами, обыгранным унитазом в сараевой хате, где его обзывают соплежуем гавноедом, и он плакса вакса наелся блох сел под деревом и сдох.
Больной сектант ездит на бракованных пробитых колесах с летающими тарелками под звуки лунного пердежа со сломанными дверьми, засранными окнами, обыгранным унитазом в сараевой хате, где его обзывают соплежуем гавноедом, и он плакса вакса наелся блох сел под деревом и сдох.
Фэнтези.нет
Caretaker - 20 Level
Слепой сказал немому , что видел как глухой писал некропостинг